Глас вопиющего в пустыне. Короткие повести, рассказы, фантастика, публицистические и философские эссе - Любовь Гайдученко

Ляля была самым уникальным человеком из всех, когда-либо мной встреченных. Поначалу она мне сильно не понравилась, даже не могу сказать, чем. Странная какая-то она была… Когда я ей что-нибудь рассказывала, она сидела, закрыв глаза, заслонив лицо ладонью, и было непонятно, как она реагирует на мои россказни, и это меня почему-то сильно раздражало. Ляля в свое время вращалась в элитнейших московских кругах, артисты старого МХАТа были ее лучшими друзьями, а сама она закончила театроведческий факультет ГИТИСа и работала в известных театральных журналах. Казалось бы, общаясь с актерами, она должна была жить бурной «личной жизнью» – ан нет, наша новая знакомая была убежденнейшей старой девой, о чем она мне заявила чуть ли не с первых дней нашего знакомства с большим апломбом, это выглядело так, как будто она говорила: «Да, я играю на скрипке, как Паганини!», то есть, было заметно, что она очень горда собой, сообщая мне такую интимную, если не сказать пикантную деталь своей биографии. Помню страшные язвы на ее ногах – как у бомжей на вокзалах. Но в самое сердце она меня поразила не этим и не своей железобетонной девственностью. Однажды, рассердившись на меня за что-то, она ударила меня по морде полотенцем. Никто и никогда не поднимал на меня руку (впрочем, бабушка в детстве, бывало, драла меня ремнем – она считала это положительным педагогическим моментом в воспитании детей, но ведь это же совсем не то, бабушка все-таки была мне родной, а Ляля – чужим и посторонним человеком, и такой выпад с ее стороны был по меньшей мере очень странен…), поэтому я страшно удивилась. После этого случая во мне как будто что-то открылось – какое-то сверхвиденье, что ли… Ляле стукнуло уже 67 лет, а у меня был критический возраст – сорок… И совершенно неожиданно для меня со мной произошло нечто странное – выражаясь банально, я воспылала дикой страстью. Не знаю, что на меня нашло, какое-то непонятное помрачение рассудка. Но я теперь понимаю автора «Лолиты». Неважно, кто объект твоей страсти – девочка или старушка, мужик или козел. Просто случается иногда такое, в чем человек неподвластен себе и не может доводами разума заставить себя прекратить испытывать нечто, совершенно от него не зависящее. Как это называется, тоже неважно – любовь ли, секс ли, черт ли, дьявол. Думаю, что мало найдется людей, которые с этим хоть раз, да не сталкивались, просто проявляется это в самых разных формах, у меня это было самое настоящее извержение вулкана, причем длилось оно без малого двадцать лет и закончилось только тогда, когда Ляля впала в старческий маразм, по-научному называемый болезнью Альцгеймера, то есть тогда, когда она превратилась просто в человеческую оболочку без малейшего присутствия Духа. Смело могу сказать, что я никогда в жизни – ни до ни после – не испытывала таких ярких ощущений, да что там – я даже не ожидала, что я вообще способна ТАКОЕ испытывать!!!

Впрочем, мне, кроме всего прочего, было элементарно интересно с Лялей общаться. Во-первых, она была интеллигентнейшим человеком, во-вторых, у нас было много общих интересов – например, она так же сильно любила классическую музыку. И еще мы обе любили путешествовать, и жизнь нам очень скоро предоставила такую возможность.

Глава 4

Думаю, что я абсолютно ничего бы не потеряла, если бы никогда не попала за границу. Ей-богу, я совершенно не кокетничаю, делая такое смелое заявление, ведь большинство людей считает поездки за границу самым серьезным доказательством успешности своей жизни. Но Париж и Венеция, например, только потеряли в моих глазах, когда я увидела их воочию… Венеция – вонючая от гниющей воды в каналах, грязные улицы, за что только ею так восхищался Бродский? (Впрочем, насчет того, что он большой поэт, можно поспорить, а вот что большой выпендрежник – это для меня несомненно. А всякие там шведы мне не указ). А Париж – это вообще чудовищная мерзость: порочные рожи французов, которых раз-два и обчелся на фоне огромного количества арабов, негров, китайцев и вообще непонятно кого, кругом грязь как на самой заурядной помойке, и абсолютно безвкусные музеи – старинные рамы известных картин в Лувре ну никак не сочетаются с красным цветом стен, а эта полная профанация искусства в музее Помпиду!..

Впрочем, на меня произвел впечатление Лондон – вкус у англичан мне показался изысканным и утонченным: оформление улиц было безукоризненным, особенно в сочетании пастельных тонов клумб, а их магазины!!! А их парки!!! А их музеи!!! Я могу рассыпаться в восторгах, но мне никогда не передать очарования английского стиля, этого бесподобного дизайна, проявляющихся в каждой детали, в каждой мелочи!.. А попав в огромный, на километр растянувшийся книжный магазин, где были, наверное, ну все книги на свете – всех стран и всех народов и на все темы! – я пожалела, что не знаю английского и позавидовала англичанам самой черной завистью – ведь им так легко стать интеллектуалами!!! Но почему-то еще Шекспир сказал, что они слегка чокнутые – и это тоже бросалось в глаза…

Испания выглядела очень чистенькой и уютной – испанцы моют даже плитки улиц. Коррида, на которую я зачем-то потащилась, была отвратительной. Сволочи те, кто превозносит и романтизирует это мучительное убийство животных, которое бесчувственные и жестокие испанцы превратили в коллективное зрелище. Но больше всех не понравились мне греки – эти их наглые сморщенные старухи с голыми отвисшими титьками на пляжах, дымящие как паровозы в присутствии даже младенцев. На Парфенон Ляля лезла как сумасшедшая, в бешенном темпе, я еле за ней успевала – а чего там спешить, ведь, небось, все там поддельное: давно известно, что всю античную Грецию разворовали те же любознательные англичане, стоит только сходить в их Британский музей: там целые портики красуются, англичане тащили античные сокровища несколько веков подряд, вот уж где постарался доблестный флот Ее величества!

Мы любили ездить в мусульманские страны. Поначалу это была бьющая в нос экзотика – там для русского все другое, ведь понятно, что европейцы почти такие же, как мы, и в Европе мало чему удивляешься – и в Москве в последнее десятилетие сосредоточены такие же богатства, и всюду следы такой же роскоши, были бы деньги. А мусульмане – ДРУГИЕ. Но, как ни странно, я всегда находила с ними общий язык. Может быть, потому, что нравилась им, как женщина. В Турции или в Египте я по двадцать раз на дню выслушивала признания в любви, в то время как в своей стране все это кончилось вместе с молодостью. Было странно все это слушать, когда тебе уже за 50. Причем выражалось все это крайне непосредственно, даже обидеться было невозможно – ну, чисто дети, как говаривала одна моя знакомая. В отелях у мусульман, даже в самых задрипанных, всегда был шведский стол и очень много сладостей. Все это таило большую опасность, что и случилось: мой вес перевалил за сотню.

Конечно, я бы обошлась без заграниц, но очень много бы потеряла, если бы не побывала на Красном море. Если начать перечислять, в каких морях я купалась – наверное, это займет много времени, но попробую: Черное, Азовское, Балтийское – это у нас; Средиземное, Адриатическое, Тирренское, Эгейское, Мраморное, Персидский залив, Ла-Манш и еще какие-то… Но всем им далеко до необыкновенной чистоты и бирюзы Красного. К тому же, оно самое соленое (соленее только Мертвое, но в нем ведь и не купаются просто так), в нем невозможно утонуть. Если меня спросят, чего я хочу больше всего на свете, я скажу: еще раз очутиться в его водах, еще раз (а лучше – много раз!) посозерцать эти волшебные краски, не доступные ни одному живописцу.

Думала ли моя бабушка, что ее внучка увидит египетские пирамиды и Сфинкса? Вот теперь самое время написать про мою семью.

Мой прадедушка был священником. Не потому, что верил в Бога, а потому, что дали такое образование, ведь никто же не знал, что произойдет Октябрьский переворот, и быть священником будет опасно для жизни. Так и получилось – для моего прадедушки это кончилось очень плохо. Судя по старинной фотографии, он был просто красавец, причем красив был именно мужской красотой – во всяком случае, когда я смотрю на это замечательное лицо с ореолом пышных черных кудрей (а-ля Александр Блок, наверное, тогда было так модно), я просто цепенею от восторга и преклонения перед его красотой, меня берет даже какая-то гордость, что я произошла от такого предка, но в то же время и жалко, что потомки так измельчали!.. Бабушка рассказывала про своего отца очень много – несмотря на то, что я была ребенком, она сообщала мне такие вещи, которые ребенку знать, в общем-то, не полагается. Например, что он женился на прабабушке потому, что та была сирота, не хотел, чтобы у жены были родители, потому что обижал ее, изменял ей на каждом шагу – во что я охотно верю, с такой-то внешностью и с такой мужской сексапильностью!!! А прабабушка ему, как любовница, была неинтересна – она то ходила беременной, то кормила, ведь родила она аж 10 детей! Она сказала мне, совсем малышке: «Мы абортов не делали!», я тогда не совсем поняла, что это значит, но почувствовала почему-то, что прабабушка была очень несчастной в семейной жизни, а так как я ее любила больше всех своих родных, я ее целовала и обнимала и нашептывала ей, что – «ух, я бы этого деда Андрея!..»